Suraman.narod.ru

Сайт друзей Урала

 

ВНИМАНИЕ!!! При использовании любых материалов сайта, ссылка на Suraman.narod.ru (c) обязательна!!!

Навигация сайта Главная

Общение и знакомства Гостевая. Вопросы и пожелания   Знакомства, Чат и Форум

Инфо Все материалы этого сайта (карта)   Стороны жизни

Все альбомы сайта Фото, музыка, видео и рисунки

Наш адрес Контакты

НОВОЕ Последние обновления на сайте

ПОСЛЕДНИЙ  ИЗ САРТАЕВА РОДА[1]

(Hun’ghi’ Hartay)

 

1 | 2

 

Башкирское народное творчество. Том 2, Предания и легенды.

Башкортостан, Уфа, Башкнижиздат, 1987, Стр. 173-179, 508-509.

Материалы в электронном виде предоставлены ст.лаб.-иссл. ЦИЯНО АН РБ Салиховой С.З.

 

Моя голова  горит,  когда я вспоминаю все это!  Но я заставлю  свой   язык  рассказать   вам   все,   что  было.

Слушайте все!

Имя мое — Джалык. Я — сын Бурнака, сына Ташкая, из  Сартаева   рода. Моя тамга* — хвост   лисицы. И я был  когда-то  не последним  яу*. Айе*.  Меня  называли прежде и аксакалом* и бием*. И я когда-то жил хорошо. Кибитка   моя  стояла  близ  высокого  холма   Чиялы-Туб. Стада мои паслись под надзором одного главного кытуси*,  которого  я   поставил  башлыком* над остальными. Он был из народа джунгар и мог хорошо видеть ночью, потому что не клал в шурпу* соль.  Он был взят мною в ясыр*. Он попробовал бежать — я поймал его. Я прибил его ухо к деревянной колоде,  из которой  поят лошадей. Я сделал его своим рабом. Бу— яхши*.

Я был молодым и сильным. Я мог легко носить в руках двухлетнего жеребенка. Когда родился мой первый сын,  мне было столько  лет,  сколько  будет  восемь  раз по четыре и еще один год.

Я имел трех жен. Они стлали для меня мягкий палac, когда я, опьянев от выпитого кумыса, ложился отдыхать. Я выезжал со своим соколом на охоту. Я пил кумыс. Я веселился. Aйe, я жил.

Когда Тура-Мянгу[2]  послал мне свою басму — я отослал ее обратно. И еще прибавил к этому надломленную стрелу и мертвую мышь[3]. Я смеялся над ним. Я сам имел свой пернач[4]  и тамгу. Я сам ими мог распоряжаться,  как  мне  было  угодно.   Я  был   и  аксакалом  и бием.

Хха! Тура-Мянгу наелся грязи!

Для того, чтобы отомстить, он собрал своих сарбазов и пошел на меня войной. Джумран!* Он остановился на правом берегу Ак-Су и приказал своим глупым сарбазам кричать: «Ур! ур!» Мои люди много смеялись и свистали в ответ, прижимая к губам пальцы.

Потом моя стрела скоро нашла горло Тура-Мянгу, и он утонул в реке.

Так было.

Вот так я жил, пока не пришел Темир[5] со своими мурзами и атабеками.

 

Тынлагыз барыгыз да!*

Я расскажу вам о своих детях. Их было двое. Это были два сына.

Когда родился первый, я дал ему имя — Кармасан. Второго же я назвал Сермасаном, в память брата моего отца.

Их нет теперь.

 Они ушли от силы света.        

Но имена их огнем выжжены в моем сердце!

Смерть — есть чаша, из которой все живущее вынуждено пить.

Иляги! Аларнын кабэрен рахматын иля тутыр!*

Я скажу:

Они нисколько не походили друг на друга, хотя и были   дети   одной   матери,   имя   которой   было   Улькун.

Старший был выше брата на полголовы и имел такие глаза, как хорошо созревшие ягоды карагата* после дождя.

Он всегда смел и отважен, как раненый беркут. Я видел после:

Барласы Темира убили под ним коня. Уже аркан мурзы Кутлубека готовился опуститься на его шею. Но он вскочил, схватил Кутлубека и прыгнул с ним вниз со скалы в воду.

Его  кистян   разбивал  одетые  в  железо   головы  ата-беков, точно спелые орехи. За всю свою жизнь не видел только промахов своей стрелы. Он был егет.

Еще — Сермасан.

Эй, агайлярым!* Видали ли вы когда-нибудь молодую  надречную осокорь?  Она стоит  прямо  потому,  что  она стройная.  Айе.  И если  ее качает ветром,  она  качается мягко. Она — всегда красивая. Шулай*. Вот такой же был и мой Сермасан. Он услаждал мой слух своими песнями, он хорошо умел играть на курае. Он был и певцом и храбрым яу. И это было хорошо. Я любил его. Я любил их обоих. Они были мои дети, они были славные богатыри, имена их остались навечно.

Я, худай!* Ниспошли на них милость твою!

Слушайте:

Аксакал Кара-Абыз имел дочь, которая затмевала своей красотой даже летнюю луну. Ее волосы были много чернее, чем крыло кузгуна*. Но цвет ее лица был не желтее, чем свежий круг из овечьего молока. И когда смотрела она — то жар светился в ее глазах.

Хур-кызы!*

Ее имя было — Ай-бикэ. Она не красила брови и ногти в черное и красное. Она была молода и красива.

И вот:

Я увидел ее; я сказал своему сыну Кармасану:

— Улым!* Твой брат еще молод. А ты знаешь, что по ту сторону Ак-Су живет аксакал Кара-Абыз. У него есть кыз — Ай-бикэ. Рожденный женщиной — ищет женщину, чтобы дать себе подобных!

Такие слова я сказал Кармасану. И он понял меня, он не сказал «бельмэем»*. Он не сказал также и «не хочу». Он был мне сын.

— Я послал Кара-Абызу три табуна овец и полтабуна кобылиц. Я дал жену Кармасану*.

И я устроил большой туй*. Мои гости пили бал*, пили кумыс. Они пели разные песни, пока не явился хабарси*.

Я, худай! Сабырлык бир!*

Мысли мои путаются, как мокрые волосы в хвосте паршивого коня. Но я буду терпелив, я буду говорить до конца.

Итак:

Мы сидели, мы пили бал, мы пили кумыс, мы пировали. Все было хорошо. Настал вечер.

Когда затихли песни, я слышал: где-то звонко доили кобылиц и трещали в траве зеленые сикыртя*. Я встал. Я пошел. Все было спокойно, как нужно. Я пошел. Все было спокойно, как нужно. Я взглянул на небо: там не было туч. В вышине сверкал Ете-йондоз, который так походит на опрокинутый черпак для кумыса. Все звезды его горели точно дорогие асыл-таш*, что так искусно вправляют в рукоятки клысей* черчекские мастера[6]. Айе, все было спокойно вокруг, но я что-то ждал, чего-то боялся.

И вот явился он: первый хабарси. Я помню: под ним был усталый айгыр*. С боков его бежала горько пахнувшая пена на землю.

Вот что говорил хабарси. Он сказал мне:

— Тюра! Я еду из Баракова аймака[7], что лежит подле большого сырта Ябык-Карагая. Я принес весть. Абау!* Хан Тимер — да ослепнут его глаза! — идет сюда с полуденной стороны. Он ведет с собою много сарбазов и барласов. Айе. Их столько, сколько может быть дурных мух в сухое жаркое лето. И с ним его мурзы и атабеки. Они идут сюда через горы. Их зеленые байраки* уже видны по эту сторону Яика  (Урала).

Вот такие вести услышал я от него. И я не сделал в своих глазах огонь, я не рассердился на этого бедного хабарси. Я не приказал отрезать ему язык и повесить на шею за его худые вести.

Юк!* Я ввел его в свою кибитку, я накормил его. Он был моим гостем. Я поступил хорошо!*

 

Дырыст!* Хабарси принес не ложные вести. Так и было. Они пришли.

Это случилось в ту пору, когда перестает куковать в урмане бессемейный кякук.

Эттляр! Эттляр!* Они были тьма и двигались как тьма. Их было много. Мой раб Джунгар — да будет имя его вонючим! — убежал к ним, чтобы показать брод через Ак-Су. Тогда они взяли кожаные турсуки, они наполнили их воздухом, они привязали к своим седлам по одному с каждого бока. Они перешли Ак-Су.

Я увидел их скрипучие арбы впервые за ближним тюбяком, что находится вправо от Чиялы-Туб. Они были от меня на расстоянии трех полетов стрелы, но я видел их лица, я понял:

Они несли смерть и рабство.

Я знал:

Их лошади и верблюда выпьют и загрязнят нашу воду, потопчут наши степи.

Я ушел. Я молился святому Хусейн-Беку[8] из земли Туркестан,  но он  не слышал  меня.  Я  обратился  к  Кадыр-эль-Исламу[9], но он не явился, чтобы защищать наши кибитки. Мы были одни.

Тогда я встал, тогда я воскликнул:

—  Улем дошманга!*

Я увидел  перед собой Кармасана и Сермасана. Они оба дышали горячо. Их глаза говорили:

Алга!*

И — мои пошли.

Мы отправили далеко на полночь от места Чиялы-Туб наши кибитки и угнали стада. Мы кликнули всех мужчин, которые могли владеть буздыканом и клысем. Мы составили алай*. Нас собралось не так много, как барласов Темира, но каждый из нас был храбрым яу.

Мин бэлям*:

В сердце каждого из нас тогда кипели отвага и ненависть. Мы шли защищать свои леса, защищать свои степи. Мы не хотели рабства. И когда явился к нам баскак Темира и потребовал от нас «землю и воду» — я отпустил его обратно. Нет. Я приказал его вымазать медом и посадить в муравейник. Ха! Как он визжал тогда! Точно кусюк*, когда ударят его палкой! А как мы дрались!

Я не раз ломал свои хонгё* о крепкие шиты ата-беков. Я нe раз заставлял их грызть и царапать ногтями ее. Остроту своей сабли я испробовал о головы и юз-баши* и темников и простых сарбазов.

Сам Темир — да жалит его змея! — слышал свист моей стрелы.

Ax-хай! Я знал, что такое решимость и верный удар с левого плеча!

Я видел Кармасана: он голыми руками изорвал бехтерь Тургутбея, как будто это был ветхий кульм я к из верблюжьей шерсти. Айе. Его рука была тяжелее и крепче, чем копыто лося. Кулаки его сжимались только для того, чтобы душить. Он заставил умереть многих батырей Темира!

Сермасан!

Он был со мной, я видел: его сабля резво порхала среди вражеских клинков. Конь его часто вздымался на дыбы, чтобы кусать лицо врага...

Мы дрались.

Мы были все выносливы, мы были храбры, мы были яу.   О   нас   пели   песни.   Но   нас   мало   и   мы   отступали.

Нет, нет! Мы не бежали!

 

Я вам скажу:

Когда рана в живот или грудь — смерть. Будь то конь или воин.

Кармасан и Сермасан!

Зачем я буду говорить о том, что вы умерли?

Знайте:

Я оставил людям о вас хорошую память. Ведь вам, за Ак-Су, текут две елги*, которые извиваются, как серебряная надпись из Аль-Корана над преддверием Газиевой мечети[10]. У них тогда еще не было имен, мы их никак не называли. И вот я дал ваши имена, я похоронил вас там!

Балаларым!*

Да будет над вами милость пророка!

А потом:

Я ушел. Я отомстил за вас. Айе, я не брал никого в ясыр, я только убивал.

Стоны поверженного врага — приятны воину. Слова о пощаде веселят его сердце. Кто скажет, что это не так?

Но я заткнул свои уши ненавистью, и в глазах моих сверкала месть. Да, да. Я не брал никого в ясыр, я только убивал. Я вырывал всем глаза, я клал туда соль, я зарывал в землю. И это было хорошо. За это враги прозвали меня: юлбасар*.

Ай-хай, как я мстил!

Знайте все: это я с Тятигасом переплыл темной ночью Дим во дни весеннего разлива и убил Улукая! Он лежал у костра, окруженный своими батырами. Но наши руки были достаточно крепки еще в то время, чтобы заставить их умереть. А их было в пять раз больше, чем нас. Нас же было только двое и ночь.

Ха! Как нам было тогда весело!

Мы убили их всех, мы обрезали им уши и бросили в горячую золу костра. Мы были победителями!

Помню:

Я встретил Тугай-бея. Он ехал куда-то один в сопровождении молодого джуры. Кагар!* Он осмелился еще кричать мне худые слова, ядовитые, как корень аксыр-гака*. И я сделал то, что нужно было сделать. Я погнал своего коня, я настиг его, я отрезал ему голову!.. А потом, — белегез кышылярем!* — я отослал эту голову самому Темиру, — да спалит его огонь! — которого за хромую ногу прозвали Аксаком.

Вот что я сделал.

Я мстил.

Враги мои страшились меня больше, чем уркуян* карагуша*. Они поворачивали мне свою спину еще прежде, чем я успевал взмахнуть своим буздыханом. Уже при одном упоминании моего имени они начинали дрожать, как дрожат глупые маленькие жеребята, когда заслышат голос волка.

Ха-ха! Они меня назвали: юлбасар!

Куркаклар!* Поганная базы* вам могила!

 

Судьба родившегося в год барса подобна весеннему ветру, изменчивому, как женщина, которая есть и тепло и холод. Это — так.

Но я скажу:

— Горькое и сладкое узнает только отведавший.

Вот дорога моей судьбы привела меня, наконец уже к закату солнца и мне ничего не нужно. Для меня все прошло. Я лишился своей кибитки, лишился своих стад, лишился всего. Теперь я бездомная собака, подбирающая обглоданные кости. Я — барсук, потерявший свою нору.

Я брожу теперь из коша в кош и греюсь подле чужого огня. Мне дают только одну баранью лопатку за чужим котлом. Я ношу также чужой халат и спать ложусь на чужой кииз*.

Миным бер намэ да юк!*

Я — байгуш*.

Где мои друзья, руки которых когда-то лежали в моих руках?

Их нет.

Где   батыр   Сарым?   Где   Тятигас?   Где   Хани-Углан?

Они  ушли.  Их  глаза  уже  давно  протекли  в  землю.

Я — один. Я — последний из Сартаева рода.

Но знайте:

Я был не последним яу!

Меня прежде называли и аксакалом и бием!

Айе.

А теперь я стар. Я умру.

Булсун шулай*.

 

Башкирское народное творчество. Том 2, Предания и легенды.

Башкортостан, Уфа, Башкнижиздат, 1987, Стр. 173-179, 508-509.

Материалы в электронном виде предоставлены ст.лаб.-иссл. ЦИЯНО АН РБ Салиховой С.З.

 

Комментарии

     Информатор-рассказчик  собирателем   не   указан.   Переведено на русск. яз. в 1935 г. археологом-краеведом М. И. Касьяновым. Рукопись   этого   устного   рассказа   хранится:   НА,    ф.   3,   оп.   12;   д.   259. Опубл.:   в   переводе   на   башк.   яз.: Агидель,   1971,   №   2;   БНТ,    ПЛ, с. 364 — З69.